VVVasilyev@...

<<< В.И.ВЕРНАДСКИЙ

ПРОБЛЕМА ВРЕМЕНИ,
ПРОСТРАНСТВА И СИММЕТРИИ
1920-1942

 

О ГЕОЛОГИЧЕСКОМ ЗНАЧЕНИИ СИММЕТРИИ

ВВОДНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ

1. Одно из основных научных понятий в естествознании — симметрия, влияние которого в науке всё увеличивается, странным образом остаётся неясным с точки зрения его реальной, т.е. научно-эмпирической, сущности.
Я встретился с этим понятием в 1882 г. — больше 60 лет назад — и в другом месте изложил ход моей научной работы в этой области в течение всех этих лет [1].
В течение многих лет я шёл по ложному пути и пытался (был убеждён, что это возможно) получить более ясное понимание этого явления огромной научной мощности философским путём.
Прошло много лет, прежде чем я понял (в середине 30-х годов) отсталость философии (в мировом её охвате) в переживаемый нами исторический момент в жизни человечества. Мы живём в эпоху примата науки над философией. Больше того, мы подходим к новой эре в жизни человечества и жизни на нашей планете вообще, когда точная научная мысль как планетная сила выступает на первый план, проникая и изменяя всю духовную среду человеческих обществ, когда ею охватываются и изменяются техника жизни, художественное творчество, философская мысль, религиозная жизнь. Это явилось неизбежным следствием — впервые на нашей планете — захвата всё растущими человеческими обществами, как единого целого, всей поверхности Земли. Этим путём геологическая поверхностная её оболочка, область жизни — биосфера быстро переходит в новое состояние — ноосферу, резко геологически этим путём меняется с помощью научно направляемого разума человека, человек в ней становится геологической (планетной) силой, в таком масштабе в истории нашей планеты небывалой.
Время философии в будущем. Оно наступит тогда, когда философия переработает огромный, бурно растущий научный материал научно установленных фактов и научных эмпирических их обобщений, непрерывно увеличивающийся и современной философии уже в значительной мере чуждый. И как раз в переживаемый нами период такого роста научной творческой мысли оригинальная творческая работа философии в XX в. ослабла, [Я понял это только в конце 30-х годов. До тех пор я тщетно пытался найти философский выход. Философия в старом виде едва ли может здесь нам дать что-нибудь. Недавняя попытка А.Эддингтона научной эпистемологии, может быть, даст нам здесь выход (A. Eddington. The philosophy of Physical science. N.I., 1939).] несравнима по своей глубине и охвату с научным творчеством [2].
16 лет назад, в 1926 г. я сравнил этот рост научной мысли со взрывом [3], и сейчас я мог бы это сделать с ещё большей уверенностью. Человек в наше время переживает такое состояние научного творчества, какое повторяется в его истории раз-два в тысячелетие.
С небывалой быстротой растёт наша точная научная мысль и бросает в единую, охватывающую всё человечество, духовную атмосферу массу новых точных знаний о природе, о нашей планете, и о ... [Конец оторван. — Ред.] Резко меняется и наше представление о реальности... [Оторвано. — Ред.] с числом-символом, как бы независимым от окружающей человека природы проявлением чистого мышления и речи [Это, с одной стороны,] область анализа (арифметика и алгебра), а с другой стороны, связанная с пространством — внешней природы и телом человека, обработанная его мыслью окружающая его материальная и энергетическая среда — внешний и внутренний мир — область геометрии.
Одно и то же природное явление может быть независимо охвачено обоими этими направлениями творческой математической мысли.
Область анализа более широка, чем область геометрии, и охватывает всё, что охватывает мышление и речь. Мыслящий человек есть мера всему. Он есть огромное планетное явление.
В точном эмпирическом знании вопрос о реальном природном значении анализа не проявлялся. Лишь в философских и мистических исканиях была об этом временами речь. Натуралист может с этим, пока по крайней мере, не считаться.
В другом положении находится геометрия. Она реально проявляется в земной природе, так как не может быть вполне от неё отделена.
Мы разобрались в её реальном значении в материальной природе, т.е. и в человеческом теле, только в самое последнее время. Долгое время в течение веков натуралист, не сомневаясь и их не меняя, применял выводы геометрии, всегда бестелесно идеальной, непосредственно к природным явлениям, как бесспорные истины не только для нас, но и для природы.
Достаточно вспомнить ту огромную роль, которую играло в нашем научном миропонимании пустое трёхмерное геометрическое евклидово пространство, принятое как реальное пространство Космоса И.Ньютоном (1643-1727) в конце 1687 г. Это представление Ньютона вошло в научную мысль XVII-XIX столетий с гипотетической поправкой, главным образом голландца X. Гюйгенса (1629-1695) как трёхмерное пространство Евклида, но заполненное, без пустых промежутков, сплошным материальным гипотетическим континуумом, не сжимаемым, идеально упругим световым эфиром, т.е. всё проникающей своеобразной идеальной жидкостью.
В начале XX в. пришлось подчиниться фактам и признать, что световой эфир не существует, а без него в трёхмерном евклидовом пустом пространстве невозможны ни проявление всемирного тяготения, ни световые излучения. И то и другое явление, однако, мы можем не только точно наблюдать, но и точно количественно вычислять ход этих процессов, считая их происходящими в эфире.
Исходя из такого положения вещей, физики и астрономы заменили в первой четверти нашего XX века такое вселенское евклидово трёхмерное пространство ещё более абстрактным, более символическим эйнштейновым пространством четырёх измерений неевклидовой геометрии (в сущности римановской), причём весь математический аппарат вычислений и наблюдений, созданный Ньютоном, вполне сохранился неизменным [4]. Они, не считаясь со сложностью реальности, повторили логическую ошибку Ньютона, но для него таковой не бывшую, так как Ньютон понимал реальность — мир науки — иначе по существу, чем натуралисты XX в.
Они, следуя пути, указанному Ньютоном, охватили реальность абстрактными математическими построениями разума, без поправок, как будто эти построения были логически однородны, научными эмпирическими обобщениями природных процессов [5].
Ньютон перенёс вопрос для себя в другую плоскость, совершенно чуждую для огромного большинства физиков XX в. Ньютон мог спокойно и последовательно, для него логически правильнo, охватить пониманием и точным вычислением впервые в истории человечества ход небесных светил. Глубокий и стоящий вне господствующих христианских церквей, арианин, признававший только единого бога (без троицы), создавшего временн́ой [В рукописи: временный. — Ред.] мир, научно изучаемый, он потратил много труда, чтобы из Библии, в которую он верил, как в слово божье, точно определить длительность бренного, им изучаемого мира. Он внёс огромным трудом поправку, принятую богословами его времени, в длительность мира, внёс поправку в тысячу двести лет. После этого должно было начаться царство божие на Земле.
Ньютоново построение с эфиром продержалось больше 270 лет, эйнштейново пока только 27, и уже есть признаки его неполноценности. В 1942 г. обработка многолетних астрономических наблюдений крупным североамериканским астрономом Э.Хабблом [Е.Нubblе. Scientific Monthly. Apr., 1942.] показала, что одно из явлений, которые вытекают из признания эйнштейновских математических построений, точно этим построениям как будто не отвечает. В 1933 г. советский физик профессор Фридман [A.Friedman. Annal. der Physik. Краткое примечание принадлежит В.И.Вернадскому. Более подробно см.: А.А.Фридман. О кривизне пространства; он же. О возможности мира с постоянной отрицательной кривизной пространства. — Успехи физич. наук, 1963, т. 80, вып. 3. — Ред.] в Ленинграде, умерший молодым, указал теоретически, что построения Эйнштейна допускают резкие изменения сущности понимания пространства — его пульсацию, т.е., другими словами, что такое пространство закономерно может сжиматься и расширяться. Такое явление действительно было независимо от идей Фридмана открыто фактически в явлениях, наблюдаемых для самых отдалённых галаксий (спиральных туманностей): чем они дальше от нашего Млечного Пути, тем с большей скоростью они будут от него удаляться. Новые наблюдения Э.Хаббла указывают, что реальные явления как будто не отвечают количественно этому представлению, но при современных телескопах это не может быть достоверно выяснено. Э.Хаббл думает, что есть здесь какое-то новое, нам не известное природное явление. И это может быть решено, когда закончится постройка огромного нового телескопа в 200 дюймов в диаметре, строящегося в течение уже нескольких лет в США. Пока же мы должны ждать.
2. Крушение светового эфира произошло как раз в тот момент, когда физики и натуралисты в начале XX столетия подошли к динамическому представлению о материи и энергии и ожидали нового расцвета этих идей.
Я переживал это время в Москве. Термодинамика господствовала. Крупнейший физик П.Н.Лебедев в одном из своих разговоров со мной говорил, что единственное, что он знает в физике, — это световой эфир. Даже в такой области, как химия, где атомная структура, как казалось, была выражена прочно и резко, появились тогда попытки выявить химические формулы вне атомного о них представления. Чешский химик Вальд, русско-немецкий химик Вильгельм Оствальд искали такое решение. — И вдруг всё переменилось. Мы вступили неожиданно для нас в век научного атомизма, одинаково охватившего и материю и энергию. Учёные моего поколения были тогда убеждены, что мы быстро подходим к новому динамическому представлению о материи (с эфиром), и вдруг оказалось, совершенно неожиданно для нас, что ряд эмпирических открытий, среди которых явления радиоактивности играли видную роль, повернули эмпирическую мысль к противоположному — к дисперсности Космоса. Атомы и ещё меньшие частицы — электроны, позитроны, фотоны и т.п. — стали для нас реальностью.
Это основные, новые тогда естественные тела, строящие Космос. Сейчас можно сделать ещё шаг дальше. Я выдвинул тогда как основное положение значение в логике естествознания эмпирического обобщения.
Логика, построенная на вещах, — логика эмпирических обобщений — теснейшим образом связана с той сложной обстановкой, в которой живёт, работает и мыслит человек XIX-XX столетия. Эта логика, о которой говорят в современной гуще жизни, в рабочей среде, в среде инженеров, людей мысли и действия XX в., и в естествознании, резко меняется в зависимости от тех естественных тел, тех разных проявлений Природы, с которыми им приходится иметь дело. Для планеты Земля, не говоря уже о естественных телах более широкого масштаба, в которые планета входит как точка — для солнечных систем, галаксий, Космоса или реальности, логический анализ меняется. Натуралист не может с этим не считаться при своём сколько-нибудь глубоком охвате Природы.
В биосфере, где живёт человек, происходит ряд явлений, которые далеко выходят за её пределы и дают нам возможность углубиться в более общие явления, чем планета и её геологические оболочки.
Рассматривая вопрос о логике естествознания, т.е. познания природы, мы должны всегда сознавать, что «природа» резко различна, неравноценна по существу, даже в разных частях планеты, та природа, о которой говорят в общежитии, есть природа определённой геологической оболочки планеты Земля. Это природа биосферы. Но человек в своих научных исканиях заходит далеко за её пределы, доходит до галаксий, чуждых не только Солнечной системе, но и Млечному Пути, с одной стороны, а с другой — касается недр планеты, в которых исчезает отличие твёрдого, жидкого и газообразного состояний химических тел. Там таких тел нет, там мы встречаемся с состоянием материи, о котором мы имеем очень туманное образное представление, которое можно ярче всего характеризовать отрицательно: как не твёрдое, не жидкое и не газообразное, особое текучее состояние. [Сейчас такое состояние называют плотной плазмой. — Ред.]
Отдалённое представление о нём дают текучесть ледников на земной поверхности и их движение и, ещё больше, текучесть каменной соли или гипса в земных недрах. Есть область вековых проявлений такой текучести твёрдых тел в биосфере, не изученная, но реальная, мне кажется, на немногих километрах ниже уровня геоида и ещё резче в подкорковой области нашей планеты. Я назвал это состояние природных тел планетно-глубинным.
Но и в биосфере резко сказывается другое явление, основное для понимания окружающего нас мира. Это — то, что всегда мы можем каждое земное тело и каждое земное явление рассматривать с двух разных точек зрения, которые французский философ и математик Леруа назвал макроскопическим и микроскопическим разрезами мира. Грубо, но точно можно характеризовать это как царство всемирного притяжения — мир человека и многоклеточных живых организмов, явлений, охватываемых их органами чувств и их сознанием.
Это нам и родная и ярко понятная природа — макроскопический лик планеты, нас окружающий. И тот же самый мир представляется для одноклеточных живых существ, в том числе таких организмов, как инфузории, могущие самопроизвольно во всём ориентироваться и защищаться, в резко ином мире, чем тот, который мы вокруг себя видим.
Для них всемирное тяготение со всеми его следствиями не проявляется и его место занимают молекулярные и атомные силы. В этом втором микроскопическом разрезе мира и человек может сложным, но точным путём изучать эти более основные представления реальности — изучать атомы, те естественные тела, которые, и по нашему представлению, в наш век научного атомизма лежат в основе понимания природы.
В пределах от чуждых нашему Млечному Пути галаксий и до центра нашей планеты лежит сейчас реальный мир натуралиста в космическом аспекте — в макроскопическом разрезе мира. В микроскопическом разрезе он идёт глубже, в мир изотопов.
Очевидно, логика, т.е. научное понимание реальности, не может быть одинакова в таких различных условиях. Это могли в научной работе допускать только потому, что человек мыслил себя отдельно от окружающего его мира, мысленно ставил свой Разум вне среды, где он жил. Он мог представить для себя такое своё положение к его окружению, но быть в таком положении он реально не мог. Это была далёкая от действительности фантазия [6].
Человек может мыслить без коренных поправок только в среде своего обитания, в среде, где твёрдое, жидкое и газообразное состояние материальных тел резко различно. Он должен вносить резко меняющие все его выводы для «природы» поправки, когда дело касается других геологических оболочек планеты — её глубин или её природного вакуума, т.е. электромагнитной геологической оболочки Земли, где нет тех условий, в которых он мыслит. Законы логики естествознания — логики понятий вещей — различны в различных геологических оболочках Земли. Мы не в состоянии понять, не в состоянии представить себе конкретно те явления, которые там в действительности имеют место. Мы можем точно подойти к ним в научной работе обычно только математически — в виде символов, логически созданных отголосков реальности, но не можем иметь о них эмпирического, конкретного, прямого представления. [Но мы можем подойти к ним экспериментом, научным опытом, масштаб которого в наш исторический момент недостаточно велик в наших государственных и социальных условиях.] В этом огромное значение математики для естествознания. Она даёт нам возможность построения символов, абстракций; подойти к реальности иначе для мыслящего человека недоступно.
В наш век научного атомизма только основные, его характеризующие, естественные тела и с ними связанные природные явления могут наблюдаться всюду и везде, но и для них в разной среде проявляются разные их свойства, и проявление их есть иногда дело большой трудности, которое может выясниться только в течение поколений научной работы.
Очень поучительна с этой точки зрения история одного из величайших эмпирических обобщений — созданной в 1868-1869 гг. периодической системы химических элементов Д.И.Менделеева (1834-1907). Через восемь лет после смерти Менделеева открытие другого гениального учёного Г.Мозли (Н.Moseley) (1887-1915) вскрыло её содержание резко по-новому, связало её с атомами-изотопами, о чём Менделеев не мог при своей жизни даже и думать. Атомы-изотопы заменили в ней «химические элементы».
Мне кажется, это типично для эмпирических обобщений. Они непрерывно меняются и углубляются с ходом роста естествознания.
Атомы и другие, ещё более мелкие, дисперсные естественные тела «материи и энергии» — логические отвлечения чистой и прикладной (т.е. связанной с действием) математической мысли — её символы — охватывают до конца научное понимание реальности в веке научного атомизма. Мы не сомневаемся в их реальности, шаг за шагом постоянно это проверяем, но в редких случаях с большим усилием поколений можем в форме моделей сделать их понятными для наших органов чувств или путём эксперимента, например, слышать даже в большой аудитории темп и шум движения атомов.

§ 3-11 не найдены в рукописи. — Ред.

12. В логике философов мы [встречаем] [В рукописи: «имеем обычно»Ред.] указание на то, что в логике естествознания мы имеем дело прежде всего с индукцией [7]. На это уже указывал Аристотель, а в новое время Бэкон, и этому учат ещё и сейчас. Ещё недавно называли естествознание индуктивной наукой. Мы увидим в дальнейшем, как резко отличается от индукции философии то, что реально имеет место в логике естествознания.
В 1926 г. я попытался обосновать, что в основе естествознания лежат только научные эмпирические факты и научные эмпирические обобщения [8].
Я оставлял в стороне научные гипотезы, которые имеют всегда временное существование и имеют меньшую достоверность, чем научные факты и научные эмпирические обобщения. С ходом времени по мере роста науки область эмпирических фактов и эмпирических обобщений увеличивается, а область научных гипотез должна уменьшаться. Сейчас в текущей работе натуралиста они играют — особенно у нас — огромную роль, мне кажется, едва ли с пользой для дела.
Мы никогда не должны забывать их бренности и должны стремиться заменить их эмпирическими фактами и эмпирическими обобщениями, как только это становится возможным.
В естествознании исходным объектом научного знания является научно установленное природное, «естественное» (т.е. земное, планетное) тело или такое же явление, не зависящее от наблюдателя. Им же может явиться и сам наблюдатель, так как натуралист не может забывать, что он сам является естественным, т.е. планетным, телом — объектом научного изучения наравне с другими естественными телами. Мне кажется, что понятие о естественном теле впервые установил в XVIII столетии И.Кант (1724-1804), который был не только профессором философии, но и крупным натуралистом. [В.И.Вернадский. Кант и естествознание XVIII столетия. — «Вопросы философии и психологии». М., 1905, № 76, с. 36-70.] В первом большом периоде своей профессорской деятельности он был даже больше натуралистом, чем философом.
Но Кант, введя в науку понятие о естественном (т.е. земном теле и таком же явлении) как об основном объекте естествознания, логически ограничил это понятие.
Он исходил из философских и религиозных соображений. Из философских — когда он ввёл в окружающую природу исторический охват, создавая космогонию, т.е. объясняя зарождение Космоса. В космогонии он имел предшественников среди современников — мистика и крупного натуралиста шведа Сведенборга (1688-1772) и английского математика Райта (1711-1786). Он дал в космогонии историческую картину небесных явлений, а как верующий теист рассматривал бога как творца всего, и нашей планеты и её природы, в том числе. Исходя из этих представлений, но не из научных эмпирических обобщений, он считал, что каждое естественное тело (и явление) имеет начало и конец.
Натуралист, исходя из естественного тела, в своей работе не может исходить из кантового определения. Только в области живого вещества на нашей планете мы видим начало и конец. Количество естественных тел на нашей планете бесконечно, и в смене поколений живого вещества они постоянно создаются и умирают, а в косной природе могут существовать неопределённо долгое время. Натуралист должен исходить прежде всего из точно установленных естественных тел и таких же явлений. С XVIII в. этим путём создаётся огромный научный аппарат естественно-исторических факторов, распределявшийся тогда в «систему природы», создавшуюся ещё до Канта; в системе природы Линнея [В.И.Вернадский. Проблемы геохимии. Л., 1934.] завершилась работа поколений натуралистов XVI-XVII вв.
13. Я указал в 1926-1928 гг. в своей книге о биосфере [В.И.Вернадский. Биосфера. Л. — М., 1926, с. 22-23; он же. La Biosph̀ere. Paris, 1929.] шесть основных эмпирических научных обобщений, с биосферой тесно связанных. Эта связь мной тогда не была развита и подчёркнута. Я бы тогда и не решился её выразить, но мне кажется, она была и тогда ясна для внимательного читателя. Тогда для меня ещё неясно было наше научное окружение, — значение философии в научной работе данного момента. Мне теперь кажется через 16 лет, в переживаемом нами взрыве научной мысли, когда резко изменилась умственная обстановка и лежащее в основе логики естествознания это эмпирическое обобщение, может быть высказано и понятно то, что я тогда не решился сказать.
Я предполагал тогда таким основным для биосферы эмпирическим обобщением, которое считаю правильным и теперь, следующее: логика естествознания в своих основах теснейшим образом связана с геологической оболочкой, где проявляется разум человека, т.е. связана глубоко и неразрывно с биосферой.
Я считаю это утверждение основным эмпирическим обобщением в логике естествознания. Оно должно быть принято как основное в научной работе испытателя природы.
Ясно сейчас, что естествознание и неразрывно с ним связанная техника человечества, проявляющиеся в наш век как геологическая сила, перерабатывающая и резко меняющая окружающую нас «природу», т.е. биосферу, есть не случайное явление на нашей планете, создание «свободного разума», «человеческого гения», а природное явление, резко материально проявляющееся в своих следствиях в окружающей человека среде.
Надо здесь остановиться и дать несколько разъяснений. Именно в нашей стране, где есть официальная диалектическая философия, утверждение о том, что логика естествознания как природное планетное проявление неразрывно связана с биосферой — определённой геологической оболочкой планеты — есть её логическая функция, должно быть более понятно, чем в другой умственной атмосфере. Очевидно, человеческое понятие о «диалектике природы»; этому утверждению сродное [Правильнее сказать: «диалектика в естествознании теснейшим образом связана с биосферой».], должно пониматься в том же смысле, как планетное явление, а не так, как принимали правоверные гегелианцы — в смысле мистического проявления «Духа Природы» Гегеля.
Это не высказанное в 1926 г. эмпирическое обобщение может рассматриваться как предпосылка, первое для биосферы основное эмпирическое обобщение. Все остальные им определяются в нашей научной работе, так как мы мыслим и живём в биосфере.
Для того чтобы понять дальнейшее изложение, я приведу несколько основных эмпирических обобщений из моей книги о биосфере, как они были формулированы 16 лет назад, и дополню их новыми, нужными для дальнейшего понимания.
Вторым будет, что эмпирическое обобщение, раз оно точно выведено из фактов, не требует проверки. [Я бы сейчас прибавил: «ибо при проверке всегда подтверждается, если оно выведено логически правильно».]
Оно может существовать и быть положено в основу научной работы, даже если оно является непонятным и противоречит господствующим теориям и гипотезам.
В-третьих — «только такие эмпирические обобщения, основанные на всей совокупности известных [Я прибавил бы теперь: «эмпирически научно установленных».] фактов, а не гипотезы и теории положены мной в основу всего дальнейшего изложения».
Это были следующие обобщения:
Через 16 лет надо внести в эти обобщения поправки и разъяснения и ряд эмпирических обобщений, касающихся не только биосферы, с которой я имел тогда дело, а более обширной области планеты, в которой симметрия проявляется.
В пункт 6 надо добавить: кроме солнечной энергии организм использует атомную энергию радиоактивных элементов. Работа нашей Биогеохимической лаборатории за это время (Б.К.Бруновский, проф. В.И.Баранов, К.Г.Кунашева и др.) доказала: 1) что все организмы их захватывают и 2) что количество их для каждого вида организмов характерно [Труды биогеохимической лаборатории, т. I, II, III. Л., 1930, 1932, 1935.] есть видовой признак. То же самое явление должно иметь место по отношению к рассеянным элементам, количество которых в каждом организме тоже есть видовой признак. [В.И.Вернадский. Очерки геохимии. М. — Л., 1934; он же. Химическое строение биосферы Земли и её окружения. М., 1965.] Количество живого вещества в биосфере колеблется около некоего среднего — пределы колебания ещё точно не установлены.
Можно прибавить теперь следующие (7-13) эмпирические обобщения.
7) Между симметрией косных естественных тел и явлений, т.е. косного вещества нашей биосферы и симметрией живого вещества, т.е. живых организмов, существует резкое различие, без всяких переходов и без исключений.
Мыслимы две возможности объяснения этого явления. Во-первых, допущение, что геометрический пространственный субстрат живых организмов резко иной по сравнению с косными телами и явлениями. По этому пути я шёл в предыдущих работах [Сноска отсутствует. — Ред.] и думал, что геометрическое пространство живых организмов приближается не к евклидовому пространству, а к одному из римановских пространств, идеальным простым случаем которого будет замкнутое пространство, приближающееся к шару.
Но дальнейшее размышление над этим явлением заставило меня [сделать второе допущение] искать другой причины.
8) Для живого вещества понятие пространства не может охватить явления, в нём происходящие, в той степени, в какой оно охватывает их, например, в кристаллах.
Нигде в окружающей нас природе время не выдвигается в такой степени. Одной из больших заслуг французского философа и крупного биолога Бергсона было то, что он ярко и глубоко выдвинул значение времени для живых организмов по сравнению с косными процессами в биосфере.
9) В основе явлений симметрии в живом веществе время выступает в такой форме и значении, в каких это не имеет места в косных телах и явлениях.
Здесь, мне кажется, в основе геометрических представлений ярко проявляется не столько пространство, сколько новое, входящее в понимание испытателя природы в XX в. понятие о пространстве-времени, отличном и от пространства и от времени.
Живое вещество — это единственный пока случай, где именно оно, а не пространство, наблюдается в окружающей натуралиста природе.
Это пространство-время не есть то пространство-время, в котором время является четвёртым измерением пространства — пространства математиков (Палади, Минковский), и не пространство физиков и астрофизиков — пространство Эйнштейна.
Проявляющееся в симметрии пространство-время живого вещества в нашем окружении характеризуется для него: а) геологически вечной сменой поколений для всех организмов; б) для многоклеточных организмов старением; в) смерть есть разрушение пространства-времени тела организмов; г) в ходе геологического времени это явление выражается эволюционным процессом, меняющим скачками морфологическую форму организма и темп смены поколений.
14. К этим девяти эмпирическим обобщениям надо сейчас присоединить ещё четыре, которые, по моему убеждению, лежат в основе всех наших геологических представлений, хотя большинство наших геологов этого не сознаёт, не признаёт и выводов из этого не делает.
Это следующие.